Много мест в Венеции, куда закрыт доступ туристам, были свидетелями важных исторических моментов и событий. В двух шагах от площади Сан Марко находился женский Монастырь Сан Заккария, его прекрасная церковь открыта для посещений, а вот внутренние дворы-клостеры...
Продолжаем разговор о женских монастырях Венеции. Существовали легальные пути выхода из монастыря и снятия пострига, но монахин предпочитали попытаться убежать, хотя знали о неизбежном наказании.
Почему?
Во-первых, наказанием в большинстве случаев для них была тюрьма в стенах монастыря. Но они и так находились в пожизненной тюрьме, часто против своего желания. Жизнь их практически не менялась, после попытки освободиться. Во-вторых, процедура снятия обетов требовала много денег, которых не было у монахин. Поэтому надо было иметь союзника и финансовую поддержку в семье (которая сама ее отдала в этот монастырь). В-третьих, процесс требовал вмешательства римского Папы, был очень длинным, и женщина могла бы выйти уже не в брачном возрасте, и семье содержать ее и делить с ней наследство совсем не хотелось.
Трудно представить себе, сколько девушек были несчастны и одиноки в монастырях и какую смелость надо было иметь, чтобы попытаться выйти из монастыря после принятия пострига (совсем другая ситуация у мужчин-монахов).
Официальный выход из монастыря
Известны только несколько случаев в Венеции официальных попыток женщин выйти из монастыря. Рассмотрим случай с монахиней Кристиной Дольфин в 1561 году (до принятия решений Тридентского Собора, ужесточившего правила).
18 февраля 1561 года начался процесс против адвоката церкви Иеронимо Ферраруол, который с помощью членов семьи и слуг забрал из монастыря Санто Спирито монахиню Кристину. 22-летняя дочь Бенетто Дольфин и сестра Алвиза Дольфин исчезла рано утром в январе, выйдя из главных ворот монастыря, закрытых на цепь. Бадесса сообщила, что видела какого-то молодого человека недалеко от нее в день побега. Она решила, что это слуга адвоката мессира Ферраруоли, который до этого в воскресенье разговаривал с монахиней Кристиной. На замечание, что необходимо допускать только родственников в парлатойо общаться с монахинями, бадесса ответила, что Кристина сказала, что адвокат ее родственник.
Гарсон в доме адвоката, Зуан, 12 лет проживал за небольшую плату от родителей в Виченце за то, что его научат писать и читать. Он рассказал, что утром в день побега, отправился в монастырь с мадонной Лукрецией Микель (теща адвоката Феррруоли) и ее служанкой. Он вызвал монахиню в для разговора в парлатойо, а говорила с ней мадонна Лукреция, о чем он не слышал. В конце разговора Кристина в слезах подошла к воротам монастыря со словами- Дорогая мадонна, я не хочу больше здесь быть. -Не хочу вас беспокоить и расстраивать, я пришла сказать, что скоро прибудут ваши документы (Речь идет о постановлении из Рима на разрешения отказаться от пострига и покинуть монастырь, процедура начатая адвокатом). Не слушая, монахиня открыла ворота, дошла до лодки с ними и покинула монастырь. В доме адвоката она стала ждать решения из Рима. Монахиня позвала пекаря Винченцо и попросила его узнать, что говорят о ее побеге в монастыре. До нее дошли слухи, что ее семья разозлилась и хочет ее насильно снова отправить в монастырь. Она плакала и умоляла приютить ее пекаря Винченцо или вывести за пределы Венеции. Винченцо отвез ее в дом к своему двоюродному брату в Тревизо. Через 10 дней Винченцо написал брату, что пришло разрешение из Рима, и Кристина может вернуться в Венецию в дом самого пекаря.
Участие пекаря в этом деле поражает, ведь они не были связаны дружбой или родственными связями, тем не менее он из милосердия занимается делами беглой монахини, зная, каким может быть наказание за соучастие. Сочувствие преобладает «я ее пожалел, она плакала и умоляла ее принять… В его доме было много беспокойства от монахини «такая больная, кожа да кости, каждый день думал, что она может умереть…». Все участники этого дела не считали себя ответственным за побег, ведь она сама покинула монастырь. Монахиня-конверса, которая была в услужении Кристины заявила: «Я знаю, что уже много лет сестра Кристина хотела выйти из монастыря. Она винила отца (он недавно умер), который сдал ее, и каждый день она убивалась, и я слышала проклятья отцу, от которых меня коробило…». Монахиня-конверса была больна (язва на ноге, все даже требовали отдельно стирать ее белье) и давно не исповедовалась. Бадесса подтвердила особый случай Кристины, «она ушла не опозорив себя, а потому что не хотела быть здесь, после смерти отца (который ее отдал в монастырь) и старшего брата она постоянно всем об этом говорила и ждала лицензии из Рима». После смерти мужчин ее семьи, от которых зависела ее судьба, она намерена была выйти из монастыря и получить наследство от матери (приданое матери могло быть отдано дочери). В 10 лет ее отдали в монастырь «под угрозой смерти ножом» — так уговаривал ее отец.
Много случаев протестов женщин-монахинь зарегистрировано после усиления требований к женским монастырям решениями Тридентского Собора и перевод их на строгое затворничество.
«Меня предали мои собственные родственники, лучше бы я родилась в семье грузчика…»
Свидетельства насильного пострига
— Монахиня Андреана Виктория убежала из монастыря Сан Элизабетта в Мантуе 18 августа 1682 года. В миру веронка Элизабетта Балестриери Валеджо рассказала:
«… тиран (ее отец) заставил меня по всякому — словами и насилием. Когда мне было 14 лет не раз хотел лишить меня чести, и только с божьей помощью я этого избежала. Согласилась уйти в монастырь, чтобы уйти от него, от опасностей и плохого обращения. Я хотела уйти на полгода послушницей проверить себя, но он не согласился. Он уже истратил на сожительниц-женщин все мое наследство, и мне пришлось уйти в монастырь. В Мантуе со мной плохо обращались и монахини, и бадесса, потому что я иностранка (Верона — в другом государстве). И вот я отчаялась и убежала…»
— Я приняла постриг и меня не спросили, если я согласна и этого хочу… хотел мой дядя (отец умер), а я хотела жить в доме моей матери…
— 36 лет я здесь, я была маленькой, когда меня сюда отдали…Когда Епископ просил обетов на оссерванцу (строгое соблюдение затворничества после Тридентского собора) я не хотела, ничего обещать и не стала
— Я пострижена не по своей воле, а по воле отца, и ничего Богу не обещала. Отрезали волосы, надели покров, а я молчала и никогда не говорила обетов.
Когда я становилась монахиней, родители мне сказали, что я буду часто приходить домой. А теперь нельзя выходить из монастыря, если бы я знала, что так будет, я бы не стала монахиней.
— В 8 лет я стала монахиней, мы играли, ели пончики и веселились…и я могла выходить на улицу когда захочу … 15 дней или целый месяц мы были на сборе винограда. Если бы я знала, что здесь меня закроют на замок, я бы не согласилась…
— Монах сказал, что в монастыре хорошо, и я могу свободно ходить везде, и я согласилась стать монахиней. Мой отец тоже так сказал
— В 13 лет монах надел на меня покров и спросил, сделаю ли я, как остальные. Я сказала да. Я стала монашкой и думала, что наставница перестанет меня бить плеткой
— Я отцу сказала, что не хочу в монахини, а он ответил, что такая дочь ему не нужна, и я согласилась. Он обещал, что буду ходить домой и одеваться как хочу…
— Я стала монахиней в детстве, но когда монсеньер Бизантио хотел обетов оссерванцы (строгого затворничества) я отказалась приносить обеты. Спросите его сами
Как заставляли девочек покинуть семью и уйти в монастырь?
В случае Марианны де Лейва (монахини из Монцы, читайте статью История Марианны. Женские монастыри) отец — агрессивный тиран, испанец в Ломбардии. В случае с монахиней Архангелой Таработти — отец венецианец, прибегнувший к обману и хитрости. Если в Ломбардии девочки уже представляли, что их ждет монастырь-тюрьма, венецианские девочки не подозревали об этом. Отцы-добряки хвалили дочку за помощь семье и решение уйти в монастырь, часто сначала только на время обучения. Превозносили ее достоинства, кормили и задабривали, убеждали, а не командовали.
А что происходит в наши дни? Узнаете в следующей статье Мама, нам надо поговорить
Читайте статьи на сайте о Караваджо
Места детства и юности Караваджо